Племянники тети Маруси

Тетя Маруся была женой моего родного дяди Васи, маминого брата. И была родной тетей Димки, сестрой его мамы. То есть мы не были с ним кровными родственниками, и абстрактно говоря, вполне могли быть парой. Не не были парой по многим разным причинам.

Дмитрий был студентом-отличником очного обучения второго курса, комсомольцем-активистом, подхватившим модные тогда лозунги перестройки и ускорения, выступавшим с докладами на научных семинарах и с пламенными призывами о совершенствовании научно-технического прогресса на совещаниях комсомольского и иногда даже партийного актива. На него возлагали надежды и в вузе, и среди родственников. Несмотря на юный еще возраст (только-только исполнилось 18, и этой осенью его должны были забрать в армию, откуда он надеялся вернуться членом партии), он был взрослым и внешне, и даже внутренне. Всегда солидно одет, в костюме и галстуке, всегда выверенная речь будущего лектора-профессора или секретаря обкома по идеологии, искренняя убежденность в правоте внутренней и внешней политики Коммунистической Партии и Советского Правительства.

А я - Нина, была робкой студенткой-заочницей первого курса, не поступившая два года подряд на очное, и в третий раз рискнувшей только на заочное. Я была молода… и пожалуй на этом мои плюсы заканчивались. Я смущалась всех и каждого, я грызла ногти, у меня не сошли еще гормональные прыщи со лба и подбородка, я стеснялась своей большой груди и таких же бедер, невысокого роста и коротких ресниц. Излишне говорить, что я не пользовалась популярностью у представителей противоположного пола, коих в пединституте и так было крайне мало; само собой разумеется, я была девственна, и не только в плане секса, но даже мастурбации. Какие-то смутные желания меня посещали время от времени, но в них были объятия, крепкие мужские руки на моей спине, нежные поцелуи в шею и губы, и как-то не помню, чтоб в этих мечтаниях были задействованы грудь или части тела ниже пояса.

Неудивительно, что я влюбилась в Димку. Неудивительно, что он об этом не знал, а если б узнал, осудил бы меня по всем пунктам морального кодекса строителя коммунизма.

Димка жил в общежитии, но иногда ночевал и у тети Маруси. А я, приезжая в область на наши короткие занятия и сессию, всегда останавливалась у них. В тот вечер, зайдя домой, и снимая в прихожей верхнюю одежду, застала кухонный спор тети Маруси с Димкой. Услышав свое имя, я навострила ушки, но увы, оказалось, что речь шла о другой Нине.
- Ты, олух царя небесного, тебе в армию скоро, - отчитывала его тетя Маруся. – Ты об учебе думай, о карьере, а не о женитьбе, вон в стране что творится, сумеешь – на гребне волны будешь. Зачем тебе эта вертихвостка, дылда, да еще из неполной семьи.
- Причем тут семья, какое это имеет значение? Я люблю Нину, и уверен, что она меня дождется. И она выше ваших мещанских представлений, какой должна быть порядочная семья.
- Ну не кипятись, не кипятись, Димочка! Я ж тебе только добра хочу. Дождется – так дождется, дай Бог вам счастья. Вот и чайник закипел, будешь чай с бутербродами?
- Не буду! – воскликнул принципиальный Дмитрий, и выйдя из кухни, хлопнул дверью. И только заходя в большую комнату, как бы с опозданием увидел меня, мешкающую над чем-то в коридоре. - Привет, Нина!

Ни вертихвосткой, ни дылдой я не была, да и семья у меня была, слава Богу, полная, поэтому и было ясно, что речь шла о другой девушке, счастливице, сумевшей покорить Димино сердце, по чистой случайности оказавшейся моей тезкой.

…Наутро тетя Маруся, отправив дядю Васю на работу и держа друг от друга на максимальном расстоянии брыкающихся и не желающих отправляться в детский садик Вовку и Валерку, сказала мне перед своим выходом из дома разбудить спящего на диване в большой комнате Диму не позднее 10 часов, потому что он сегодня не идет на уроки, а в 11 часов должен быть на совещании в обкоме ВЛКСМ.

Я как неприкаянная бродила по большой тетиной квартире. То заходила на кухню и открывала холодильник, так и не понимая, что надо оттуда достать и готовить завтрак для нас. То подходила к окну и внимательно всматривалась в пейзаж за стеклом, но так и не понимая, что за погода на улице: дождь, ветер, солнце, град. В мозгу стучала одна мысль: «Димка, Димка, Димка… он любит Нинку, Нинку, Нинку… другую».

Закрытая дверь большой комнаты тянула меня как магнит. Где-то в половине десятого, успокоив себя фиктивно мыслью, что я могу же на полчаса перепутать указанное тетей Марусей время, я вошла туда. Дима сладко спал на боку, просунув руку под подушку. Было жарко, и он во сне почти полностью раскрылся, я видела его красивое юношеское тело, плохо сочетавшееся с взрослым, почти мужским лицом, непривычно маленькие пуговки сосков, редкий пушок, начинавшийся под пупком и полоской уходящий вниз, к накрытым одеялом трусам.

Я вышла. Пошла на кухню. Зашла в детскую. Посмотрела в окно. Снова вернулась в большую комнату. За это время Димка немного развернулся, и лежал почти на спине, у него смешно двигались зрачки под закрытыми веками и причмокивали губы. Одеялом так же была прикрыта область ниже пояса и выше колен, но теперь под ним здоровенным бугром оттопыривалось нечто.

Странно, но моим первым телесным желанием было не поцеловать его в губы, и не потрогать это торчащее нечто. Почему-то меня очень умилили его крохотные (по сравнению с женскими конечно, а так обычные мужские) кнопочки сосков. Очень захотелось прижаться к нему телом и поцеловать их.

И я решилась. Сняла домашний халатик, оставшись в простеньких лифчике и трусиках белого цвета. Легла к нему под бочок. Одеяло явно мешало полному соприкосновению наших тел, и я аккуратно, чтоб не разбудить Димку, убрала его, задев ненароком то самое нечто. Прижалась к нему, обняла ногами его бедро, чувствуя инстинктивную тягу сдвинуться еще на несколько сантиметров выше, чтоб уткнуться своей нетронутой никем девственностью в его торчащий кол. Но на тот момент не это было главным стремлением. Главным было поцеловать его соски. Они были маленькие, но такие твердые. И так чудесно пах Димка: молодостью, силой, мужчиной, моей любовью, которая стала «первый блин комом». Эх…
- Нина! – улыбнувшись во сне, очень нежно и ласково вдруг произнес Дима. И погладил шершавой рукой внешнюю сторону моего бедра, от трусиков до колена. До самой смерти не забуду это первое мужское прикосновение к моему телу и ту пронзительную любовь, с которой было произнесено мое имя. Мое имя… но адресованное не мне.
А мне было адресовано несколькими секундами позже удивленное:
- Нина? – когда он открыл глаза и увидел прижатой к себе совсем не ту Нину, о которой грезил во сне.

Пунцовая от стыда, я не смела поднять на него глаза, продолжая по инерции целовать его соски и желая уйти с головой под его мышку, чтоб только не наткнуться на осуждающий взгляд, крадущий любовь у той, которая этого заслуживала ответно.

Впрочем, Димонова оторопь длилась пару секунд, не больше. Хозяйским движением он снова погладил меня по бедру. Вроде точно так же, как чуть раньше. Но что-то совсем неуловимое было иначе. Первое движение было робким движением влюбленного, еще не верящего в свое счастье быть допущенным к телу любимой. Второе было привычной лаской более-менее опытного мужчины, знающего, как проводить прелюдию перед собственно сексом.

Так и есть. Вновь вернувшаяся к резинке трусиков ладонь уже оттянула эту резинку и проникла под них, опять-таки уверенным движением погладив теперь бедро по внутренней линии, задев запястьем волосы лобка. Затем попыталась с тянуть эти трусики, но тут я дернулась инстинктивно. Наверное, я не была действительно готова к лишению девственности. Или Димка, если б точно хотел именно этого, не должен был обращать внимания на мое дерганье, и продолжать так же уверенно делать свое дело. Ведь я сама к нему пришла.

Не знаю, о чем он подумал в ту секунду. Но действия стали иными. Одной рукой он быстро и ловко скатал с себя трусы до колен, а затем движениями колен и лодыжек сбросил их до ступней и отшвырнул подальше. Другой рукой погладил меня по волосам, по плечам (я была по-прежнему уткнута губами в его грудь) и легкими движениями стал подталкивать мою голову вниз. Туда, где покачивался в напряжении, указывая строго в зенит, то самое нечто, превратившееся на моих глазах в мужское орудие, реально видимое мною впервые.

Димкина логика была проста. «Не хочешь трахаться? Отсоси!». Я была не против. Ведь я сама к нему пришла.

Наверное, ему снился эротический сон и он был на взводе. Потому что сосала я недолго, и моего неумелого минета хватило, чтоб через две-три минуты он брызнул. Спокойно лежащая и слегка задававшая темп на моем затылке до того его рука в этот момент растопыренной пятерней вошла мне в волосы и удерживала до тех пор, пока я раз за разом не сглотнула горячую, горько-пряную жидкость мужской силы, и не почувствовала, как капюшончик начинает надвигаться на уменьшающуюся головку. Тогда он убрал свою руку.
- Ааах, хорошо как, - сказал Дима. – И добавил, без восторженного восклицания первой и удивленного вопрошения второй, в третий раз мое спокойно-обыденно, именно с точкой прозвучавшее имя, - Нина.

…Вечером того дня, под душем, я лишилась еще одной невинности: получила оргазм от мастурбации клитора. Что у меня прокручивалось в голове в режиме «повтора» в эти мгновения, надеюсь, пояснять не надо.

…Прошлым декабрем тетя Маруся и дядя Вася отметили тройной юбилей: 30 лет брака и по 60 лет (с разницей в несколько месяцев, но родились они оба в 1951 году) юбилярам. Среди почетных гостей был один из руководящих лиц нашей области Дмитрий с супругой Ниной. А среди обычных была я, скромная школьная учительница Нина с супругом. Как его зовут? Ну да, Димой! 

Ваша Нинка-Картинка