В ТУМАНЕ
В тот вечер я не пил, не пел,
Я на нее вовсю глядел,
Как смотрят дети, как смотрят дети…
Это был вечер выпускников, традиционно отмечаемый в одной из наших школ в первых числах февраля, пока у студентов зимние каникулы. Но криминального продолжения песни быть не могло, так как организовывал вечер райком ВЛКСМ, со всем официозом и начальной тягомотиной.
Вряд ли я опьянел от одного бокала шампанского, скорее всего, я подсознательно искал любви. Мальчик стал мужчиной, но сердце жаждало бурных чувств, и тело томилось в ожидании. И этот памятный вечер прошел для меня как в тумане.
Когда пустели дозволенные бутылки шипучего напитка и коробки шоколадных конфет, начинались танцы. Представьте: половина зала, если не больше, - молодые красивые девушки. Комсомолки и студентки – все, отличниц тоже хватало. Специально принарядившиеся для такого случая, немного захмелевшие от этого единственного бокала, сверкающие глазками и соблазнительными округлостями, - это ли не повод, чтобы у молодого человека разбежались глаза от обилия выбора.
Но они у меня не разбежались. Как остановились во время первых звуков первого танца на молодой черноволосой и черноглазой девушке в синем платье, шейном платке с блестками в тон и серьгами-цепочками, в которых тоже было по синему камушку, так и не посмотрели толком ни на кого другую.
Вроде и она, оглядывая зал, долей секунды дольше задержалась на мне взглядом. Или показалось? Все равно, вперед!
- Добрый вечер, меня зовут РИМ! – надеюсь, что говорю приятным, а не хриплым от волнения баритоном. – Разрешите пригласить Вас на танец.
Чуть задрав голову, она смотрит на меня, улыбается, кивает, и, вложив свою ладошку в мою руку, следует за мной к другим танцующим парам. Особенно вблизи – разительный контраст между белой кожей и чернотой волос и глаз.
Надо говорить. Надо о чем-то с ней говорить. О чем? О чем говорить?
- А Вы из 4-й школы?
- Почему Вы так думаете? – какой удивительный у нее голос. И интонация тоже. Я просто очарован. Не тонкий писк вертлявой пташки и не прокуренный басок прожженной мадамки. Он чуть ниже по тембру, чем ожидалось от девушки ее внешнего вида, но это только придает дополнительный шарм. И необычный говор. Она чуть смягчает согласные и чуть тянет гласные, и это делает мою прекрасную незнакомку еще и чуточку иностранкой.
- Я учился в 1-й, и из 3-й многих знаю. А в 4-й, можно сказать, и не был никогда, иначе бы обязательно Вас там заметил.
- Какой Вы галантный кавалер! Скажите, а на кого Вы учитесь? – ну тут, я конечно, сел на своего любимого конька, и начал с жаром расписывать достоинства профессии строителя.
- Как это похвально, что молодой человек уже со школы знал, кем ему хочется стать. А мой брат – шалопай, в этом году десятый заканчивает, а на уме только футбол и никакого института, - какая добрая девушка, как же мне приятно слышать ее похвалу, да и забота о своих близких тоже о многом свидетельствует.
- Институт физкультуры – тоже институт, - великодушно разрешаю ее брату получить высшее образование.
Вот же лисичка! Не рыжая, но хитрая! Из меня всю информацию вытянула, а про себя ничего не сказала. Музыка вот-вот закончится, а я так ничего про нее и не узнал.
- Так значит, Вы в 4-й школе учились? А сейчас на каком курсе? – да и возраст ее узнать не помешает.
- В 4-й или в 44-й – какая разница? – в глазах мелькают веселые искорки, я так понимаю, что это не отказ от ответа вообще, а желание продлить флирт, беседу, знакомство.
- Ну что Вы говорите, откуда у нас 44 школы, - смеюсь я очевидной шутке. – Но Вы правы, разницы никакой. Скажите, а… - и тут музыка заканчивается, я провожаю ее до того места, откуда пригласил, щелкаю каблуками, наклоняю в поклоне голову, - спасибо за танец, был рад с Вами познакомиться, но, извините, не расслышал Ваше имя…
- А я его Вам пока и не называла! – и такая ослепительная улыбка, подчеркивающая именно слово «пока», а не отрицание и отказ.
Ну плутовка! Ну чертовка! РИМ, ты попал и пропал! Прихожу в себя, когда наталкиваюсь спиной на противоположную стену. Это я с дурацкой улыбкой на лице пятился от нее, не желая оборачиваться и терять ее из вида.
Какой идиот придумал быстрые танцы? Кому они нужны?
Когда же снова будет медленный танец? Когда я снова смогу обнять ее и услышать ее голос? Я, что, влюбился?
Как только мелодия очередного танца дает четко понять, что будет «медляк», не медля ни секунды, снова направляюсь туда, где стоит она – очаровавшая меня незнакомка. Стоящие слева и справа от нее девушки приосаниваются, но думаю, что если бы даже обнажились, я бы на них и не посмотрел.
- Разрешите? – и протягиваю руку.
Долгий взгляд в глаза. Не может быть! Неужели откажет? Но это, как понимаю сейчас, упоение триумфом поклонения, а не колебание, достоин ли этот молодой человек второго танца или нет. И слава Богу, ответ:
- Да!
На этот раз толчея танцующих оттесняет нас ближе к динамикам, совершенно невозможно разговаривать. Теперь я наслаждаюсь близостью ее тела, теплом ее объятий, млею от запаха ее духов, таю от нежности, ощущая ее маленькую ладошку в своей, как мне кажется, огромной лапе мужчины-защитника, покровителя, повелителя, готов положить жизнь, чтобы оберечь от невзгод доверившуюся мне девушку.
- Вы еще не хотите представиться? – при провожании на место.
- Согласитесь, это так необычно? И интересно?
Сейчас я соглашусь с ней, даже если скажет, что снег черного цвета.
Опять несколько быстрых танцев. Да сколько можно?!
На третий ее перехватывает один из дежуривших учителей, возрастом старше моего отца. Клянусь, был бы ровесник, нашел бы повод набить морду даже ценой жуткого скандала с пропесочиванием в райкоме и потом в деканате. Но тут, хватило ума понять, что это просто жест вежливости и ревность неуместна.
Но в отместку танцую четвертый со своей одноклассницей. Отвечаю невпопад на ее вопросы, кружась по залу, вращая головой как стрелка компаса. Где она, что делает? Огорчена ли тем, что я не подошел снова к ней? Или обрадована, что надоедливый кавалер отпал сам? Вот кто-то к ней подошел, приглашает на танец. Пойдет? Не пойдет?
- Эй, что случилось, отпусти мою руку, больно! – верещит одноклассница. Это я бессознательно сжал ее руку, ожидая ответа моей «дамы сердца». И тут же от радости, что несостоявшийся партнер по танцам отошел от нее, чуть не поцеловал от радости свою пару. Вот был бы номер!
- На нас уже косятся, РИМ, - сказала она, танцуя шестой (или седьмой?) танец со мной. – Мне завтра влетит от завуча. И не увлекайся, люди смотрят, - это когда я в порыве слишком тесно прижал ее к себе.
При чем тут завуч? Она же не ученица? Мое имя все-таки запомнила. А свое так и не говорит. Тогда может так?
- Давай уйдем по-английски. И в гардеробе не будет столпотворения, все равно уже скоро конец, - предлагаю я.
- Хорошо, - соглашается она. – Нет, но танец давай дотанцуем, куда ты помчался?
Морозная ночь. Скрип снега под ногами. Луна и звезды. Взявшая меня под руку девушка. Романтика. Желание, чтобы она жила как можно дальше, чтобы как можно дольше длилась прогулка-провожание. Беседа. С каждым словом все крепче убеждение, что мы с ней отлично друг друга понимаем, что нам интересно общаться. Небо ясно, но я как в тумане. Я переполнен чувствами. Почти счастлив.
На полпути узнаю ее имя. Эмилия. Красивое имя. И она тоже очень красивая. Тут же сообщаю ей о таком «открытии Америки».
- Ну что ты, - смеется она смущенно. – Обычное имя. Обычная девушка. А вот ты – необычный парень. Увлеченный своей учебой, своей профессией. Настойчив в достижении цели. Мне это очень нравится. И ты тоже, - добавляет тихо и вроде грустно.
Уже на подходе к конечному пункту маршрута узнаю и про другое. Она не училась в 4-й школе. И вообще, ни в какой местной не училась. И она не студентка. Она учительница, работает по распределению в той самой школе, где была вечеринка. Причем не первый год.
- Эмилия, - так хочется добавить к ее имени созвучное «милая», но стесняюсь выразить вслух мой пафос, - это был чудесный вечер, наверное, лучший в моей жизни. Спасибо! - и пользуясь тем, что она повернулась ко мне лицом и заинтересованно слушает, я целую ее в губы.
Меня трясет. От поцелуев. От холода. От избытка чувств. От того, что ранее никогда не было так хорошо. То, что было на стройке, вообще кажется мелочью, детскими играми, а что в общаге – стыдным фактом биографии, который следует забыть. Вот такой должна быть желанная девушка, вот такая должна возникнуть взаимная тяга, вот тогда секс будет называться «заниматься любовью», а не «трахаться» или чего похуже.
Эмилия отстраняется.
- Что с тобой, РИМ? Ты так дрожишь, замерз? – и ахает, посмотрев на мою обувь. – Ах ты пижон, почему ты в туфлях, где твои сапоги?
Ну да! Говорила мама, надень сапоги и возьми с собой туфли. А я «типа» забыл.
- Куда ты меня тянешь? Этот же подъезд твой? Я пойду уже. Родители будут беспокоиться.
- Пойдем, я тебя чаем напою, согреешься.
- Да нет, неудобно, разбужу твоих, - почему-то мне кажется, что и Эмилия живет тут с родителями, - потом как-нибудь.
- Кого ты разбудишь? Я одна живу, квартиру снимаю, папа не захотел, чтобы я жила в общежитии. Давай-давай, шевели ножками, я тебя не отпущу, и не думай.
Как уютно, чисто, тепло у нее дома. Возвращаться бы после занятий (или работы) в такое место.
Эмилия шустро хлопочет. Зажгла газ под чайником, достала масло и джем из холодильника, выложила хлеб, зашла в комнату, потом в ванную, вышла оттуда уже в домашней одежде, симпатичный такой халатик с поясом, ворот которого постоянно поправляла, когда ей казалось, что грудь обнажилась больше допустимого, на ногах белые вязаные носочки в тапочках с помпончиками.
И вот эта метаморфоза: превращение «дамы сердца», за которой я ухаживал весь вечер, но видя в ней скорее объект поклонения, чем реальную женщину для удовлетворения сексуальных потребностей, в «домохозяйку», так мило и просто переодевшуюся за стенкой, вызвала у меня именно уже желание заняться сексом с Эмилией, познать ее как женщину, подарить ей свою нежность и получить ответные ласки не отвлеченно-платонически, а «весомо, грубо, зримо».
Мало того, что член в очередной раз встал от этих мыслей, еще и в туалет хочется по-маленькому. Неудобно в гостях, но… а что делать? Заваривающая свежий чай Эмилия, увидев, что я направляюсь к совмещенному санузлу, окликает меня, достает из шкафа в комнате чистое полотенце и настоятельно рекомендует помыть ноги горячей водой.
- Согрелся хоть чуточку? – Эмилия кладет свою ручку мне на ладонь, как бы проверяя, несмотря что замерзшими были ноги, а не руки. Я накрываю ее ладонь своей.
- Да. Не чай меня согрел, а ты, Эмилия, - и вот теперь без стеснения вырывается созвучное, - милая Эмилия.
Убирает продукты в холодильник, замирает у окна, вглядываясь в снежную даль, белеющую в ночной тьме. Я выключаю свет на кухне, подхожу к ней, обнимаю за талию, целую в щеку, шею, подбородок, губы…
Потом мы оказываемся в комнате, на ее кровати. Во мне – постоянная борьба (с переменным успехом) эмоций и разума. Хочется: яростно наброситься, содрать все покровы с ее тела, целовать, щупать, прижиматься, воткнуть член до немыслимой глубины, оттрахать и кончить, оглашая окрестности безудержным ревом. А надо: не пугая агрессией и силой, гладить ласково и нежно, целовать страстно, но не больно, обнажать ее тело постепенно, принимая ее правила игры на ее территории, быть благодарным за все, что она позволяет делать.
Освещенность минимальна, контуры наших тел скорее угадываются, чем реально воспринимаются зрением, но и под страшными пытками буду утверждать, насколько она красива, насколько сладостен вкус ее плеч, рук, живота, насколько прелестна ее грудь и крепнущие во рту соски.
На мне уже ничего нет. На ней остались только трусики, последний бастион перед нашим единением. Когда уже падет и он? Проникаю рукой сзади, глажу мягкие ягодицы, разрез между ними, шелковой нежности бедра. Снимаю?
- Погоди, не надо! – Эмилия немного изворачивается, гладить ее под трусами мне становится неудобно, зато теперь она дарит мне все чудеса любовных ласк. От губ и до пупка она проходит вверх-вниз, и не один раз, без устали целуя каждую клеточку моего тела, покусывая сосочки на груди и щекоча язычком мою шею. А рукой она держит моего дружка, то пожмет, то оттянет и натянет кожицу, то помотает его и согнет в разные стороны, как гнет мачту корабля шторм, то пальчиком подденет яйца, пощекочет под ними ногтем.
Я не понимаю, чего мы ждем? Делаю еще одну попытку избавить ее от последней преграды.
- Я не могу, не заставляй, пожалуйста! – это не часть игры, это звучит всерьез. – Я тебе потом все объясню.
Женские дни? Да нет, когда я шарил у нее в трусиках, ничего постороннего не было. Она думает, что я неразборчивый бабник и болен дурной болезнью, поэтому не хочет отдаваться без предохранения? Но это же смешно, с моим опытом «полтора секса». Она боится беременности и стесняется в этом признаться? Но я сумею сдержаться, ни за что на свете я б не согласился огорчить это небесное создание, мою милую Эмилию!
И чтобы у меня не возникло желания задавать вопросы и вдаваться в разъяснения, Эмилия усиливает ласки нижней части моего тела. Член чувствует уже не мимолетные касания нежной девичьей ручки, а нормальную такую мастурбацию. А слабость сжатия по сравнению с привычной моей рукой вполне окупается тем, что это рука – не моя.
Ее губы спускаются ниже пупка, через волосы, конечно, мало что ощущается, тем более что все мои эмоции сейчас на кончике члена, но приятно, очень приятно. Глажу рукой ее густые волосы, пропускаю пряди сквозь пальцы, добираю ощущения прикосновениями к шее и верхней части спины. Какой же я молодец, что по абсолютному наитию в ванной, не имея еще никаких предпосылок, что хоть что-то будет, помыл не только ноги…
...А это что такое? Отчего это стало так великолепно? Неужели за долю секунды, пока мои глаза были закрыты, она молниеносно стянула трусики и насадилась на мой вожделеющий стержень? Но нет, моя рука по-прежнему у Эмилии в волосах, поза не особо-то поменялась.
Она взяла в рот?
Она делает минет?
Она сосет мой член?
Жаль, не видать ничего, но голова Эмилии под моей рукой ритмично приподнимается и опускается. А мои душа и тело готовятся к полету в рай.
Три, два, один…
Предварительная, промежуточная, окончательная…
Братишка, ну погоди еще немного, не позорь хозяина, дотянем до минуты хотя бы…
Нет, уже никак не сдержаться…
На старт, внимание, МАРШ!!!
Вот это полный улет! Вот это наслаждение! Вот это полное забвение всего на свете! Вдруг осознаю, что впился мертвой хваткой в ее шею, как тогда в школе, танцуя с одноклассницей и следя с ревностью, примет ли она приглашение на танец от другого парня. Отпускаю, глажу по позвоночнику, насколько хватает длины руки. Плыву по волнам блаженства, чувствуя последние пожатия ее губ стремительно опадающим членом.
Лежу как в тумане. Сквозь пелену полного счастья еле-еле воспринимаю, как Эмилия отлучается ненадолго. Полоса света от лампочки в ванной прорезает комнату, слышу шум воды, потом шум стихает, свет гаснет, Эмилия ложится рядом, прижимается к боку, целует в щеку, и после секундной заминки, пропустив губы, целует меня в шею и кладет голову на плечо.
Я знаю, чего ты испугалась, милая девочка! Я не такой!
Я целую тебя в губы, и меня совсем не смущает свой же слабый запах. Я говорю тебе все нежные и ласковые слова, все то, что приходило мне на ум начиная с первого взгляда и по сию секунду. Я обожаю тебя, Эмилия, и уже не представляю своей жизни без тебя. Я готов зацеловать твое тело, и сделать то же самое для тебя. Нет для любви преград, нет постыдного и недостойного, если оба этого хотят.
…Туман застилает мне глаза, но что-то очень уж сильно. Почему вокруг все красное, ведь было синим, в тон ее платью? Почему жара, ведь был мороз?
- РИМ, проснись. РИМ, что с тобой, тебе плохо? Очнись, РИМ!
Собрав в кулак всю волю, прихожу в себя, одеваюсь. «Стыдно быть слабым перед женщиной, особенно перед своей» - орет мое самолюбие на организм. Познавший любовную близость мальчик считает себя мужчиной, а Эмилию вполне серьезно – своей женщиной.
- Телефон.
- У меня нет телефона. Слушай, не уходи никуда, я сейчас от соседей скорую вызову.
- Нет, еще чего не хватало. Я здоров, я ненавижу докторов. Я поэт, зовут меня Цветик, от меня вам всем приветик, - меня несет, понимаю, что говорю чушь, но хочу казаться сильным, здоровым и веселым. – Как тебе позвонить? У тебя нет дома телефона?
- Дома нет. На работе, в учительской.
- Дай номер.
На клочке бумаги, карандашом она наспех пишет номер и свои имя, отчество, фамилию. Отчество еще ладно, встречалось, а фамилия еще более редкая (для моего слуха), чем имя Эмилия.
- Ты немка?
- И совсем даже наоборот. Еврейка.
- Так это у вас в Биробиджане 44 школы? - хочу блеснуть перед прощанием эрудицией, мол, знаю, евреи не только в Израиле живут, но и в своей АО.
- Не знаю, сколько там школ. Я из Баку. У нас их побольше.
- Я тебе позвоню завтра. Точней, сегодня. Иди, я тебя поцелую.
- Ты, главное, не заболей! Целуй!
…..
…..
……
- Пока!
- Пока!
…Я проболел почти до самого отъезда. Позвонил Эмилии не завтра и не послезавтра, а через день. В учительской было шумно, я только и смог сказать, что иду на поправку, пусть не беспокоится, я постараюсь приехать на майские праздники, а если даже нет, то летом – обязательно. Понятно, что и она, кроме общих слов вежливости, не могла что-то сказать личное.
На майские поехать домой я не смог. А после летней сессии узнал, что она, отработав свои три года, уволилась и уехала. А квартирная хозяйка сказала, что помогал ей собираться и готовиться к отъезду другой мужчина, не ее отец, приезжавший как-то навестить дочку, а помоложе, но тоже вежливый, обходительный и судя по всему небедный. В июне всего неделю прожили, но заплатили за весь месяц. Брат? Да нет, скорее всего жених или муж.
